Доктрина Монро в современных исследованиях

Со времени провозглашения доктрины Монро большинство современников и исследователей ее главной причиной считали якобы существовавшие планы интервенции держав Священного союза в Новый Свет с целью помочь Испании подавить революцию. В исследованиях Декстера Перкинса и Н.Н. Болховитинова убедительно показано, что такая угроза была «мнимой».1

Выводы Декстера Перкинса и Н.Н. Болховитинова, безусловно, имеют большое научное значение, однако для нас не менее важно, были ли осведомлены сами американцы об отсутствии реальных планов вторжения со стороны европейских держав на территорию Нового Света. Для подтверждения своей позиции Болховитинов ссылается на два документа: во-первых, на меморандум, подписанный между британским министром иностранных дел Джорджем Каннингом и французским посланником в Лондоне князем Жюлем де Полиньяком, и во-вторых, на «секретное Веронское соглашение». В первом было достигнуто согласие между Великобританией и Францией относительно  бесперспективности европейского вмешательства в дела Нового Света (в частности, в плане «приведения Испанской Америки в ее прежнее состояние по отношению к Испании»).2 Что касается договоренности стран Священного союза, заключенного на Веронском конгрессе в 1822 г., когда они якобы пришли к общему мнению о необходимости «положить конец системе представительного правления там, где оно уже существует… и предупредить ее распространение в тех государствах, в которых его еще нет»,3 то, как выяснилось только в конце XIX в., такового соглашения не существовало вообще.

Между тем, о меморандуме Полиньяка стало известно только в марте 1824 г., т.е. уже после провозглашения доктрины Монро, когда он был опубликован в печати. Относительно «секретного Веронского соглашения», то эта фальшивка, появившаяся в лондонской «Morning Chronicle» в июне 1823 г., не только способствовала нагнетанию антиевропейских настроений в американском обществе и усилению опасений вмешательства стран-союзниц в дела Нового Света, но и оказала огромное влияние на целое поколение американских историков в их интерпретации «европейского аспекта» доктрины Монро.4 Дж. Латане, написавший уже в начале XX в. множество работ по внешней политике США, например, назвал так называемый «Веронский договор» «кодексом деспотизма, который континентальные державы применили в отношении Европы и который они впоследствии предлагали распространить на Америку»5

В данном случае для нас существенен не факт подлинности или подделки протоколов конгресса в Вероне. Важно то, что у американцев, с тревогой наблюдавших за событиями в Европе, не было причин ставить под сомнение наличие соглашения как такового. Тем не менее, было бы преувеличением говорить, что публикация «Веронского соглашения» произвела эффект разорвавшейся бомбы и серьезно повлияла на состояние общественного мнения в США. Скорее этот «договор» лишь еще больше укрепил убежденность американцев в истинности враждебных помыслов стран Священного союза и в их реальной угрозе интересам и безопасности США. Поэтому трудно не согласиться с мнением Д. Перкинса и ряда других американских историков, пришедших к выводу, что независимо от того, насколько реальным было вмешательство европейских дворов — и прежде всего Франции — в дела Латинской Америки, у президента Монро и большинства членов его администрации не было серьезных оснований исключать возможность этого вмешательства. Кроме того, сам факт обращения министра иностранных дел Великобритании к американской стороне с призывом совместными усилиями воспрепятствовать вмешательству стран-союзниц в дела Нового Света говорило само за себя: у правительства не было никаких оснований считать, что обеспокоенность англичан не имеет под собой основания.

Искренняя озабоченность американской общественности и руководства страны по поводу событий в Европе (введение войск на Иберийский полуостров и восстановление на испанском престоле короля Фердинанда VII, подавление революций в Пьемонте и других итальянских городах и т.д.), коварных планов союзных монархов и весьма актуального в связи с этим предложения английского министра иностранных дел Каннинга о совместном заявлении, осуждающем любые притязания на Новый Свет стран-союзниц, оказали определяющее влияние на содержание дискуссий среди членов администрации президента Монро в ноябре 1823 г. в канун очередной сессии конгресса.6

Показательно, что, предваряя в своем письме Джефферсону предложение британского министра, Монро заметил, что хотя принцип «никаких союзов с иностранными государствами» и остается весьма актуальным, текущее положение дел могло бы оправдать отход от него.

Это обстоятельство было связано не с тем, что госсекретарь располагал какой-то информацией, неизвестной другим членам кабинета, а с тем, что он лучше других современников ориентировался во внешнеполитической ситуации в мире. Недаром большинством историков Адамс считается одним из самых выдающихся госсекретарей США.

Первым из обсуждавшихся вопросов было предложение Каннинга. Понимая, что согласие на союз с Великобританией приведет не только к изменению характера англо-американских отношений, но и к сдвигу позиций самих Соединенных Штатов в сторону от провозглашенного нейтралитета в международных делах, президент Монро решил обратиться за советом к своим предшественникам на посту главы государства. Как ни странно, и Джефферсон, и Мэдисон, фактически ставившие во главу угла всей своей внешней политики противостояние Великобритании, были склонны положительно отнестись к предложению Каннинга. 7  Мнение третьего и четвертого президентов США разделяли и все члены администрации Монро, включая и самого главу государства — исключение составлял лишь госсекретарь Джон Куинси Адамс.8 Он был не только решительно против совместных с Великобританией действий, но и сама перспектива вмешательства — и тем более, военной интервенции — стран-союзниц в дела Нового Света представлялась ему гораздо менее вероятной, чем его коллегам Тем не менее, полностью проигнорировать зондаж Каннинга тоже не представлялось возможным — как Адамсу, так и остальным членам администрации Монро. В этой связи Адамс предложил выступить с односторонней декларацией, которая «произвела бы лучшее впечатление на наших южных соседей», способствовала бы укреплению позиций США в Западном полушарии и «имела бы больший эффект в глазах России и других союзных государств». Зная, что Александр I, в частности, опасался англо-американского альянса, Адамс был убежден в необходимости дать понять державам Священного союза, что дальнейшее сближение между бывшей метрополией и США можно было бы предотвратить, если страны-союзницы навсегда откажутся от мысли о распространении своего влияния в Новом Свете. Наконец, Адамс считал недопустимым для своей страны «быть шлюпкой при британском флагмане» 9  — особенно в ситуации с Западным полушарием — хотя бы на том основании, что США еще в 1822 г. признали независимость латиноамериканских государств, в то время как правительство Великобритании решилось на это шаг лишь в 1825 г., боясь восстановить против себя европейские дворы, и прежде всего Испанию.

На руку сторонникам одностороннего заявления сыграло и то обстоятельство, что с течением времени Каннинг перестал настаивать на совместной декларации — как потом выяснилось, в результате заключения «меморандума Полиньяка».

Как известно, несмотря на сопротивление членов администрации Монро и сомнения самого президента, в результате многочисленных дискуссий возобладала точка зрения госсекретаря, и так называемая доктрина Монро вышла в свет «в редакции» Адамса.10 Известно, что решение об отказе от проявления публичной солидарности с восставшими против тирании Османской империи греками (на котором первоначально настаивал Монро) также было принято под влиянием будущего шестого президента. Отказываясь от необходимости анализировать все компоненты «Принципов 1823 года» — как долгое время именовалась та часть ежегодного обращения президента США к Конгрессу, в которой речь шла о месте страны на международной арене и которая впоследствии вошла в историю как доктрина Монро — авторы данной работы считают нужным подчеркнуть ряд чрезвычайно важных положений документа. Во-первых, помимо подтверждения принципа невмешательства в дела государств Старого Света, впервые провозглашенного Дж. Вашингтоном в его Прощальном послании в 1796 г., в 1823 г. внешнеполитическая доктрина пополнилась определением сфер влияния Соединенных Штатов. Во-вторых, заявление о несовместимости политических систем Старого и Нового света, так же как и «антиколонизационный» принцип (non-colonization principle) были выдвинуты в качестве обоснования заметно расширившегося региона «непосредственных интересов» страны. Таким образом, доктрина Монро отражала новый статус США в системе международных отношений, который ощущало руководство страны: статус независимого и активного игрока в мировой политике.

Показательно, что в доктрине достаточно твердо говорилось о том, что не должны позволять себе Европейские монархии в отношении государств Нового света. Но при этом вопрос — что будут делать сами Соединенные Штаты в случае «неповиновения» стран-союзниц — оставался открытым. Максимум, о чем модно было говорить в этой связи — это о потенциальной готовности США защитить интересы всего Нового Света. Не удивительно, что один из лидирующих современных историков американской дипломатии Х. Джонс в целом расценил доктрину Монро как «хорошо просчитанный блеф».11

Говоря о рассматриваемом документе, хочется обратить внимание еще на одно важное, как представляется, обстоятельство, а именно на последний абзац ежегодного обращения президента к Конгрессу, который обычно не воспринимается как входящий в доктрину Монро. Речь идет об уже сложившейся американской традиции территориального расширения: «Экспансия нашего населения и присоединение новых штатов к нашему союзу имели самые благоприятные для него последствия. То, что они (эти процессы — М.Т.) существенным образом цементировали наши ресурсы и способствовали росту нашей мощи, признается всеми». Несмотря на отсутствия прямого призыва к дальнейшей экспансии — как это открыто делали приемники Монро на протяжении всего XIX в. — заинтересованные люди в Великобритании намек поняли: «Как каждый отдельный янки, так и Соединенные Штаты в целом мечтают о монополизации привилегии на колонизацию всего Американского континента», — писала лондонская газета.12

Тот факт, что администрация Монро не пошла на открытое заявление о своих планах на экспансию, говорит лишь об определенной осторожности, проявленной американскими государственными деятелями. Призыв к аннексии Кубы (о чем открыто говорил Джефферсон) вызвал бы недовольство британцев, а американцы на том этапе своего развития нуждались в их поддержке.

В целом «Принципы 1823 г.» положили начало почти столетнему соперничеству между Вашингтоном и Лондоном за испано-португальское наследие в Новом Свете. Отличительной чертой этого «соперничества/отрудничества»13  было то, что обе стороны соблюдали так называемые правила игры. Сам факт идеологической и фразеологической схожести между доктриной Монро и «меморандумом Полиньяка» позволили лондонской «Times» с одобрением отозваться об обращении американского президента, содержавшем «столь британскую политику». Другое столичное издание — «Economist» — пришло к выводу, что «доктрина Монро с таким же успехом может называться доктриной Каннинга».14

При этом представления английского и американского правительств относительно будущего Латинской Америки значительно отличались. Если американцы постоянно говорили о превосходстве республиканской формы правления, то англичане с не меньшим упорством отстаивали достоинства конституционной монархии, представлявшей, с их точки зрения, «золотую середину» между «мобократией» (властью толпы) США и реакционными режимами держав Священного союза. Однако политические преференции не помешали американцам признать монархическую Бразилию в 1824 г., а англичанам — республиканские правительства ряда латиноамериканских стран годом позже. Англо-американское противостояние было созидательным в том смысле, что как правительство Георга IV, так и политическая элита его бывших подопечных были категорически против возвращения испано-португальского влияния в Новом Свете — как политического, так и экономического. Схожесть в этих настроениях не мешала ни одним, ни другим бороться за расположение латиноамериканцев в экономическом (торговом) и стратегическом планах. Однако к 1830 г. стало ясно, что объем британской торговли вдвое превышает американский товарооборот,15 английские инвестиции в экономику латиноамериканских стран несоизмеримы с cевероамериканскими, да и на Панамском конгрессе, созванном по инициативе С. Боливара в 1826 г., позиции Великобритании были несравненно более прочными, чем влияние США.16

Подводя итог вышесказанному, следует остановиться еще на одном важном вопросе: каким было бы ежегодное обращение президента Монро к Конгрессу в 1823 г., не поступи за несколько месяцев до этого предложения Каннинга о совместной декларации. Несмотря на то, что сослагательное наклонение не приемлемо для исторического исследования, данный риторический вопрос имеет определенное право на существование. С одной стороны, многие из произнесенных 2 декабря 1823 г. внешнеполитических постулатов в той или иной форме были сформулированы ранее.17 С другой стороны, сам формат, в котором были оглашены «Принципы 1823 года», а именно заявление, сделанное главой государства, был, несомненно, своего рода ответом Каннингу. Соединенные Штаты, в целом разделяя позицию англичан по отношению к европейским державам о невмешательстве в дела Нового Света, отказались от каких-либо совместных с Великобританией заявлений и — тем более — действий. Представляется, что, хотя все положения доктрины Монро «витали в воздухе» и, скорее всего, были бы в любом случае оглашены рано или поздно, именно предложения Каннинга заставили американцев облечь их в форму единого документа.

Доктрине Монро — как и Прощальному посланию Вашингтона — предстояла долгая жизнь как основополагающему документу американской внешней политики. За почти 200-летнюю историю своего существования она подвергалась всевозможным дополнениям, новым трактовкам и т.д. С течением времени администрации США не раз демонстрировали выход общих положений доктрины далеко за рамки, о которых говорил пятый президент. Масштаб влияния — и открытого военного вмешательства — США давно не ограничивается Новым Светом. Республиканская основа «Принципов 1823 г.» видоизменилась настолько, что после окончания «холодной войны» стало гораздо уместнее говорить об имперских притязаниях США.

1. Болховитинов Н.Н. Доктрина Монро (Происхождение и характер). М., 1959.
2. Исэров А.А. США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815-1830. М., 2011.
3. Трояновская М.О. Дискуссии по вопросам внешней политики в США (1775-1823). М., 2010.
4.  Beard Ch., Beard M. History of the United States. Boston, 1921.
5. Jones H. Crucible of Power. A History of American Foreign Relations to 1913. Wilmington (Del.), 2002.
6. Humphreys R.A. Tradition and Revolt in Latin America and Other Essays. L., 1969.
7.  La Feber W. John Quincy Adams and the American Continental Empire. Chicago (Ill.), 1965.
8.  Latane J.H. From Isolation to Leadership. N.Y., 1919
9.  Latane J.H. The Diplomatic Relations of the United States and Spanish America. Baltimore (Md.), 1900.
10. Perkins B. The Creation of a Republican Empire, 1776-1805. Cambridge, 1993.
11. Perkins D. Hands Off: A History of the Monroe Doctrine. Boston. 1941.
12.  Schellenberg T.R. The Secret Treaty of Verona: A Newspaper Forgery // Journal of Modern History. Vol. 7. № 3 (Sept. 1935).
13. Sexton J. The Monroe Doctrine. Empire and Nation in Nineteenth-Century America. N.Y., 2011.
14.  Turner F.J. The Rise of the New West. N.Y., 1906.
15. Thomas D.Y. One Hundred Years of the Monroe Doctrine. N.Y., 1927 (1st ed. — 1923).
16.  Webster Ch.K. Britain and the Independence of Latin America, 1810-1830. 2 vols. L., 1938.
17. Whitaker A.H. The United States and the Independence of Latin America, 1800-1830. Baltimore (Md.), 1941.

• 1
  Например, в работе: Perkins D. Hands Off: A History of the Monroe Doctrine. Boston, 1941. P. 50-55; Болховитинов Н.Н. Доктрина Монро (Происхождение и характер). М., 1959. С. 153-186.
• 2
  Webster Ch.K. Britain and the Independence of Latin America, 1810¬1830. 2 vols. L., 1938. Vol. 2. P. 115-120.
• 3
  Цит. по: Schellenberg T.R. The Secret Treaty of Verona: A Newspaper Forgery //  Journal of Modern History. Vol. 7. № 3 (Sept. 1935). P. 283.
• 4
  См., например: Beard Ch., Beard M. History of the United States. Boston, 1921. P. 205; Turner F.J. The Rise of the New West. N.Y., 1906. P. 211; Thomas D.Y. One Hundred Years of the Monroe Doctrine. N.Y., 1927 (1st ed. — 1923). P. 22.
• 5
  Latane J.H. From Isolation to Leadership. N.Y., 1919. P. 22, 24; Idem. The Diplomatic Relations of the United States and Spanish America. Baltimore (Md.), 1900. P.69-90.
• 6
  Подробнее см.: Трояновская М.О. Дискуссии по вопросам внешней политики в США (1775-1823). М., 2010. С. 270-275.
• 7
  См.: Whitaker A.H. The United States and the Independence of Latin America, 1800¬1830. Baltimore (Md.), 1941. P. 456.
• 8
  Это обстоятельство было связано не с тем, что госсекретарь располагал какой-то информацией, неизвестной другим членам кабинета, а с тем, что он лучше других современников ориентировался во внешнеполитической ситуации в мире. Недаром большинством историков Адамс считается одним из самых выдающихся госсекретарей США.
• 9
  Memoirs of John Quincy Adams / Ed. by Ch.F. Adams. 12 vols. Philadelphia, 1874¬1877. Vol. 6. P. 178, 179, 207, 208.
• 10
  Whitaker A.P. The United States and the Independence of Latin America, 1800-1830. P. 464-491.
• 11
  Jones H. Crucible of Power. A History of American Foreign Relations to 1913. Wilmington (Del.), 2002.P. 108.
• 12
  Цит. по: Perkins B. The Creation of a Republican Empire, 1776-1805. Cambridge, 1993. P. 160. У. Лафибер так же считает этот пассаж частью доктрины Монро (LaFeber W. John Quincy Adams and the American Continental Empire. Chicago (Ill.), 1965. P. 109-115).
• 13
  Термин (collaborative competition) принадлежит современному британскому исследователю Дж. Секстону (Sexton J. The Monroe Doctrine. Empire and Nation in Nineteenth-Century America. N.Y., 2011. P. 62).
• 14
  Цит. по: Ibid. P. 63.
• 15
  Humphreys R.A. Tradition and Revolt in Latin America and Other Essays. L., 1969. P. 130-153.
• 16
  Американские делегаты, несмотря на полученное приглашение принять участие в работе конгресса, в силу разных причин в Панаму не попали. Да и инструкции, данные им госсекретарем Г. Клеем, сводились к соблюдению строжайшего нейтралитета — о политическом союзе или о военной поддержке своих южных соседей в них не было и речи. (Подробнее см.: Исэров А.А. США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815-1830. М., 2011. С. 254-283).
• 17
  Одним из ярчайших этому примеров можно считать речь, произнесенную Дж. К. Адамсом 4 июля 1821 г. (См.: Whitaker A.P. Op. cit. P. 356).